Последние дни, без прикрас, могли с уверенностью претендовать на звание самыххудшихдней в жизни Рика Граймса. Такого отчаяния, как за эту сотню с небольшим часов, он, пожалуй, не испытывал никогда прежде. Даже оторопь, встретившая бывшего помощника шерифа округа Кинг по пробуждению из комы, когда пришлось раздирать себе ноги в кровь, шагая по осколкам цивилизации, не шла ни в какое сравнение.
Однако почему-то именно образ Кэрол, застирывающей его, Рика, форменную рубашку, намертво прилип к внутренней стороне воспаленных от недосыпа век.
Странное дело. Сводящая ноги и сухо царапающая горло тяжесть бега с раненым Карлом на руках забылась почти сразу же, дольше продержался разве что привкус сводящего с ума ожидания – сначала ожидания первого обморока сына, из которого на живую вынимали осколки пули, затем ожидания Лори, перед которой Рику попросту нечем было объясниться, вслед за этим Шейна и Отиса (дождаться по итогу удалось лишь первого), ну и, под конец, вердикта. Вердикта Хершела, умений последнего, судьбы, их собственной удачливости – плевать, кто должен был решать. Лишь бы решение принялось в пользу его сына.
Все это забылось – расплылось, смазалось, - а отражение полоскающей его одежду Кэрол буквально выжглость на сетчатке глаз.
Рик наблюдал за ней долго. Мыло плохо пенилось, и крови в воду натекало столько, что пришлось вылить три таза, прежде чем стирка начала походить на то, чем она задумывалась изначально, а бежевая ткань форменной рубашки – светлеть. Его тогда все еще здорово мутило – ни то от постоянных переливаний крови, ни то от глюкозы в том или ином виде, которой его насильно пичкали после, - но с крыльца обратно в дом загнала отнюдь не тошнота. Рик знал, что Кэрол об этой услуге не просили – для Лори в тот момент существовал лишь только-только начавший приходить в сознание сын, как и самому Рику было решительно наплевать практически на все, кроме последнего, да и у кого бы вообще язык повернулся? – так что дело было не в вопросе распределения обязанностей, хотя ощущение неправильности увиденного не спешило ни угадываться, ни отпускать.
Понимание пришло чуть позже, через несколько часов, когда Рик, которому запретили бросаться из огня да в полымя в ближайшие сутки (или хотя бы до того момента, как его перестанет то и дело заносить в сторону из-за сопутствующей четырем переливаниям крови слабости), провожал взглядом удаляющуюся в сторону шоссе часть группы.
С Карлом все будет в порядке. Карл дышит и уже даже начинает просыпаться время от времени. У постели Карла денно и нощно сидит Лори, и тот без ее ведома даже пальцем не шевельнет, что уж говорить обо всем остальном. А женщина, дочь которой он, Рик, потерял, застирывает его вещи от крови его же сына, который обязательно выживет. В отличие от Софии, о судьбе которой до сих пор не удалось выяснить ничего, кроме изначально выбранного направления ее побега из убежища у реки.
Вот ведь дерьмо.
Так что ничего удивительного в том, что больше суток «домашнего ареста» Рик попросту не выдерживает. Каждое теперьвсехорошо от Лори и нетничегонового от Шейна по возвращению забивается в горло комьями сырой земли, которую ни проглотить, ни выплюнуть – премерзкое ощущение.
Однако желаемого облегчения выход из подполья не приносит. Потому что в своих поисках они словно бы ходят кругами.
Собственно говоря, формально, так оно и есть. Шейн говорит, что их слишком мало, и делить местность на сектора бессмысленно – в этом отношении с Шейном нельзя не согласиться. Приходится двигаться по спирали, которая, к великому сожалению, раскручивается слишком медленно. Они могли бы организовать поиски по принципу определенных сторон света – рисуешь линию перпендикулярно северу, раскидываешь по той в ряд небольшие группы и отправляешь те вперед, - но никому не хочется уходить слишком далеко, что в стороны, что вперед, в таком малочисленном, как пары, составе. Это ужасно малодушно по отношению к потерявшемуся в лесу ребенку, но в то же время здраво. По крайней мере, многие старательно ищут в последнем утешения.
Когда Рик поднимает Шейна в шестом часу утра и предлагает прогуляться, а тот, проводя ладонью по лицу (что в исполнении Уолша означает муки выбора правильных слов), советует ему пойти поспать еще хотя бы пару часов, Граймс впервые всецело осознает – как минимум один человек из их группы не верит в то, что Софию получится отыскать. Живой или мертвой. Просто мертвой – находить ту мертвой не просто не может хотеться даже Кэрол.
Но Шейн благоразумно молчит о своих домыслах (пока что), а потому Рик всего-навсего перестает будить его по утрам. В прочем, при этом, не переставая подниматься еще до рассвета сам.
Однако одному далеко не уйдешь – полтора витка их «поисковой спирали», вот то единственное, что бывший помощник шерифа может себе позволить, памятуя о том, что ему нужно возвращаться обратно каждыйчертовсновабезуспешныйраз.
Становящийся с каждым днем все меньше и меньше похожим на себя прежнего мир сегодня встречает Рика характерным звуком бьющейся о бортики таза воды. От этого плеска тут же кисло сводит зубы. Неприязненно щурясь, он цепляется большими пальцами за пояс кобуры и переступает с ноги на ногу. А потом говорит себе – если тебя, приятель, вынуждает тянуть время неизбежность столкновения один на один с женщиной, чью дочь ты пытался (и продолжаешь пытаться), но волею случая не смог уберечь, то как же ты намереваешься помочь им всем? Как ты намереваешься помочь хотя бы своему сыну? Хотя бы самому себе?
Кэрол не одна. И она дышит слезами в накрепко прижатые ко рту ладони.
Рик видит Дэрила, видит его выражение лица, и думает невпопад – надеюсь, у меня получается лучше. Лучше делать в такие моменты вид, что ничегоособенногонепроисходитчтоэтонормально.
- Привет, - голос у Рика все еще хрипит на глухих согласных из-за недавнего пробуждения, а потому его «привет» получается особенно неуместным. По уму-то, нужно было бы ограничиться молчаливым кивком.
По уму-то, не нужно было оставлять Софию в лесу одну.
Кэрол тяжело сглатывает и сдавленно выдыхает – на ответное проявление вежливости, этого пережитка цивилизованного общества, в котором люди не боялись прощаться, ее ожидаемо не хватает. Зато она перестает плакать. Сжимает пальцы на щеках, сжимает зубы и, вымученно улыбнувшись, отворачивается к утопленным в тазу вещам.
Правда ли у них каждый раз набирается столько грязных тряпок, что чертов таз не пустует вот уже несколько дней к ряду, Рик думать не хочет.
Дэрилу Рик не улыбается. Даже его приветствие адресовалось, по большей части, не ему. Дэрила Граймс просто осматривает, цепляясь взглядом за перекинутый через плечо арбалет и покоящийся за той рюкзак, и трет костяшками пальцев переносицу.
- Пройдем через стоянку? – кивком указывая в сторону разбитого лагеря (в дом Хершел пустил только их с Лори), предлагает Рик, хотя его вопрос звучит так, словно бы согласие ему и вовсе не требуется. О том, требуется ли, в свою очередь, Дэрилу компания, он вообще не спрашивает. - Захвачу винтовку.