Жизнь — это круг, скованный страхом. Страхом хищника. Страхом жертвы. Без страха не было бы жизни.

      — То, что мы хорошие ещё не значит, что мы не умрём, пап. — с нотками злости в голосе произнёс парень и, покачав головой, развернулся и пошёл прочь, пока отец не начал по новой проповедь о том, как он, Карл, должен жить и что должен делать.

      Прошло не так много времени с тех пор, как из лагеря у Атланты они все оказались в лагере новом. Найденную тюрьму, пусть и с натяжкой, но можно было уже называть домом. Потому что, он выполнял главную функцию: изобличал поговорку, что Карл ни раз слышал в школе: «Дом — моя крепость». Это место, несмотря на всю свою специфичность, смогло действительно стать крепостью. Но, по мнению парня, это совершенно не означало, что можно расслабиться и начать жить так, словно за забором весь мир не превратился в ад. Отец был иного мнения.

      Рик изо дня в день не оставлял попыток заставить Карла жить жизнью ребёнка. А быть ребёнком — значит быть слабым. Карл хорошо успел уяснить, что значит быть слабым в этом новом мире, и становиться им снова не хотел.

      — Мы живых не убиваем, Карл! — услышал парень вслед, а в голове тут же пронеслась фраза Дэрила Диксона на подобное заявление несколько лет назад, заставившая отчего-то усмехнуться: «И это говорит человек, который наставил на меня пушку».

      Сам не до конца понимая почему, но в последнее время Карл слишком много и часто думал о братьях Диксон. О них и о том, как сильно поменялось его мнение и отношение к этим людям.

      Парень хорошо помнил свои первые впечатления о Дэриле и Мерле. Помнил своё, пусть тогда ещё и совсем детское, непонимание нежелания этих двоих быть частью лагеря, в котором они все тогда вынуждены были находиться. Их нелюдимость, вспыльчивость и агрессия вызывала страх, и не только у парня. У многих. Желание этих двоих держаться лишь друг друга, держаться в стороне от остальных — тогда это воспринималось Карлом как изъян? Их недостаток? Это злило? Раздражало? Пугало?..

      И, если из положительных чувств братья тогда вызывали в парне лишь уважение и благодарность за, несмотря на их отчужденность и «недружелюбность», помощь группе, то теперь, прожив с ними достаточно долгое время рядом, под воздействием ужаснейших событий и в не лучших условиях, Карл смог увидеть в Диксонах нечто большее. Такое, что вызывало в душе парня желание быть похожим на них, желание ставить их в пример при любом удобном случае, желание общаться с ними.

      И если первые два пункта были не сложны в своём исполнении, то третий казался абсолютно невозможным. Ведь, хоть мнение о Диксонах у парня и поменялось, сами братья изменениям подверглись незначительно: они по-прежнему были нелюдимыми, вспыльчивыми и не особо настроенными на разговоры. Особенно Мерл. Ведь, если с Дэрилом ещё можно было сделать попытку наладить общение, то сам вид Мерла так и говорил о том, что с детьми, коим являлся Карл, он дел не имел и в ближайшем будущем этого делать не собирается.

      И вот сейчас, находясь не в лучшем расположении духа из-за очередной ссоры с отцом, Карл, погружённый в свои мысли, даже не заметил как оказался уже у ограды. Как и не заметил, что, похоже, не он один искал возможности побыть наедине с самим собой: Мерл. Вот, кого он увидел.

      Поймав на себе раздражённый взгляд мужчины, Карл невольно быстро опустил взгляд и уже было прошёл мимо, как внезапно развернулся в сторону мужчины и словно со стороны с удивлением услышал собственный голос, обращённый к Диксону.

      — Ты ведь тоже считаешь, что изменив что-то здесь, не изменишь того, что снаружи?.. — но храбрости, по всей видимости, хватило лишь на то, чтобы выпалить одну лишь эту фразу, поэтому, тут же смутившись, быстро добавил: — Извини, я просто... — не найдя нужных слов, которые бы могли объяснить мужчине этот странный поступок, парень слабо улыбнулся, потому что в сознании в эту секунду невольно пронеслось некогда уже услышанное от одного из братьев изречение, словно «урок номер раз»: «Умение выжить не предполагает вежливых извинений».

Исповедоваться и рассказывать о своих преступлениях — не одно и то же. Вы не каяться пришли, а побеждать, доказывать право на жизнь. Мы действительно не в кино. Я не отпускаю вам грехи.

      — Я имею ввиду... — начал Карл, взяв одну из сложенных у забора пик для зачистки ходячих, приступая помогать. При этом парень ощутил в груди нечто похожее на волну облегчения от того, что мужчина его не только не послал куда подальше, но и дал возможность побыть ещё рядом, продолжив разговор, — ...Тебе не кажется это глупым — стараться воссоздать здесь ту жизнь, которая была раньше?.. Ведь какой бы хорошей она не стала здесь, за забором — это будет всего лишь самообман.

      Сейчас, пробивая пикой головы мерзких тварей, пытающихся оказаться на территории, чтобы вонзить зубы во всё живое, что только им удастся обнаружить... Глядя на них так близко, парню ещё в большей степени казалось, что все, кто пытается игнорировать факт существования этого отвратительного, враждебного мира прямо у них за забором... все, кто верит, что снова возможна прежняя жизнь, просто на просто сошли с ума.

      — Мой отец... — на мгновение замолкнув, словно не зная стоит ли продолжать, Карл закусил губу. И с большей силой, чем требовалось, вонзил пику в голову одному из ходячих. Но эти мысли не могли и дальше находиться внутри. — Он делает нас слабыми, заставляя поддерживать иллюзию жизни, которой уже давно нет.

      «Я бы хотел, чтобы у тебя было такое же детство, как и у меня. Но... этого не будет. Люди будут умирать. Я умру... мама. И к этому нельзя быть готовым... Я пытаюсь, но не могу. Лучшее то, что мы можем сделать сейчас — это избегать этого как можно дольше, быть на шаг впереди» — так, ещё в самом начале всего этого безумия, сказал ему отец. Но «на шаг впереди» они уже не были, роясь в земле и заставляя детей ходить в книжный клуб слушать сказки.

      И тут же на смену этим неприятным выводам пришли новые мысли: когда это произошло? Когда настал момент, что его отец перестал быть для него идеалом? Когда он начал сомневаться в решениях и действиях человека, которого боготворил с детства? И потому ли сейчас так отчаянно пытался установить связь с «кумирами» новыми — с теми, кто действительно, казалось бы, может трезво смотреть на вещи и оценивать ситуацию?.. С теми, кто иначе бы воспринял его недавнюю попытку защитить лагерь от непрошенных гостей.

      — Пару дней назад я убил человека. — сам не зная зачем сейчас это произнёс, когда ещё недавно сам просил Хершеля, ставшего свидетелем, никому об этом инциденте не говорить. Поэтому парень удивился, когда эти слова слетели с языка. Но отчего-то ожидаемых чувства вины или стыда не испытал. Напротив, впервые, говоря о случившемся, парень в полной мере ощутил всю правильность своего поступка. Возможно, всё дело было в том, кому он признался в содеянном.

      И в очередной раз за первый в его жизни разговор с этим человеком Карл поймал себя на мысли, насколько ему легко даётся, если не сам разговор — тут Карл ощущал себя словно ходящим по минному полю, он с трудом подбирал каждое слово, чтобы правильно донести до мужчины свою мысль, чтобы казаться взрослым (?) — но подобные признания оказалось озвучивать невероятно просто.

      Тут парень ухмыльнулся, отчего-то внезапно представив весь этот разговор некой исповедью, а Мерла — священником, который давал бы успокоение совести, всаживая пулю в голову, заявляя, что он грехов не отпускает.

      Но следующая мысль заставила парня принять серьёзное выражение лица:

      «А ведь мой самый большой грех заключается в том, что совесть меня и не терзает».